Фингон
Фингону думалось, что пронизывающие ветра и бури Хэлкараксэ не оставили внутри него и малой искорки тепла, что весь он полупрозрачный осколок льда, отливающий синевой в отсвете редкого лучика света. Холодно. Снаружи, внутри. В мыслях и на сердце. Мех на воротнике тяжелого плаща промерз, тонкие шерстинки откалываются от любого неловкого движения, ссыпаются куда-то в разрыхленный сугроб под ногами или уносятся вслед за бесконечным танцем острых снежинок. Ссыпаются и за стоящий колом ворот, тонко покалывая разучившуюся что-либо чувствовать кожу. Потрескавшуюся, покрывшуюся росчерком синих рубцов кожу, шершавую и истончившуюся, что лист бумаги для заметок. На таком листе и письма не напишешь – рвется под пером, размокает под каплей чернил. Финдекано смотрел на кузена, на отливающее золото волос Финдарато, вечно готового согреть ласковой улыбкой и мудрыми речами, но найти в себе сил взбодриться и вынырнуть из мутной меланхолии не мог. Хотел бы быть таким же неунывающим, но увы.
Как они дошли – он не знал. Много раз сбивались в пути, блуждая во мраке и бурях, теряя свой собственный след и теряя друг друга. Многих теряя. Тех, кто дрогнул, не устоял перед острыми суровыми льдинами, горами нависавшими над головой, что меч сурового палача. Тех, кто отчаялся, и просто тех, кому не повезло. Не во всякой смерти есть высший смысл, доблесть и честь. А в той, что настигала их в этом холодном мраке, не было вообще ничего, кроме отчаянья. Но они все равно дошли.
Арда началась для него раньше, чем они ступили на берег по ту сторону великого моря от благословенного края. И началась она в тот самый миг, когда повеяло таким долгожданным теплом, а остроконечные пики льдин пошли на убыль. И дышать стало легче, и жить, и внутри стаивало сердце, вновь загораясь надеждой и силой. На берег он ступил почти прежним. Разве что стереть отпечаток пережитых бед из памяти – задача невозможная.
Арда стала спасительным чудом. Красивым, диким, не знакомым, но таким необходимым. В прочем, время для радости и отдыха было почти так же далеко, как берег Амана для нынешних изгнанников. Фингон мельком замечал, пока они шли к горящим вдалеке огням, как похожа и отличается местная обитель от того, что привычно взгляду, дивился новому. Как мог, отвлекался на шелест травы и листвы, бурчание диких животных, стараясь не обращать внимания на трепет неспокойного сердца. А глупый орган, оттаяв, забыл вмиг обо льдах и жаждал поскорее разгореться радостью встречи со старым другом или болью предательства. Как бы глупо это не звучало, но Финдекано, помимо прочего, шел сквозь льды не столько за тем, чтобы помочь отвоевать драгоценные камни, отомстить врагу и что там еще было в громких бравадах, оставшихся на том берегу. Он шел еще и за тем, чтобы взглянуть в глаза одному не в меру высокому рыжему перводомцу. Узнать от него, что случилось и с кораблями, и с их дружбой. Но все это – позже.
Озеро, как позже выяснилось, имевшее название Митрим, попалось им почти сразу. Равно как и лагерь сородичей, отплывших на благородных кораблях тэлери. Собственно, на эти огни они и вышли, ориентируясь на свет костров и факелов, ибо более ориентиров в этом мире пока не знали. Искать другое место сил уже не было, и нолдо, следуя примеру своего отца, командовал пришедшим следом оставаться здесь, готовить долгожданный ночлег и отдыхать. А между делом, следуя запутанным путем между располагающимися у берега нолдор, поглядывая как у тех дела и не нужна ли помощь, Финдекано искал глазами того, ради кого он пересек снежную пустошь. Знакомая фигура все не попадалась на глаза, и, отчаявшись, Фингон остановил первого попавшегося под руку эльфа из тех, что пришли раньше, озвучивая столь важный для него сейчас вопрос:
- Где Маэдрос?

Макалаурэ
Прошло уже тридцать лет, если считать по звёздам, с того времени, как на берегу Митрима встал лагерь Первого Дома нолдор. И тридцать лет после второго посольства Севера, после которого со стороны Ангбанда разве что орки приходили, да и то небольшими, несерьёзными отрядами. Тридцать лет Север молчал. И тридцать же лет нолдор оставались на месте, не предпринимая никаких серьёзных и масштабных действий.
Как им всем казалось, пожар в Лосгаре поставил точку, окончательно провёл черту между ними и теми, кто остался на берегу Арамана. Льды непроходимы, а значит пути сюда из Амана более нет. Потому никто в лагере и не ожидал, что спустя недолгое время после появления в небе удивительных светил, будто вобравших в себя утраченный свет Древ, разведчики доложат о том, что к Митриму идёт войско Второго и Третьего Домов. Точнее... Это было когда-то войском. Сейчас же... Сейчас они больше напоминали тени самих себя. Замёрзшие, голодные, закутанные во всё, что только можно, включая знамёна и штандарты. И тем не менее они старались казаться войском.
И когда они пришли, казалось, что вот ещё немного, и начнётся резня. Теперь уже между родичами. Только пришедшие были на пределе изнеможения, и хоть их и было больше, но сил у них на битву не было. Да и не хотели обитатели лагеря этой битвы. Пришедшие остановились у стены лагеря. Нолофинвэ справедливо решил не настаивать, чтобы их пустили внутрь, понимая, что иначе стычек будет не избежать. Но вышел к ним не Феанаро и даже не Майтимо. Пришёл к ним Макалаурэ.
И тут же оказался первым попавшимся перводомовцем на пути Финдекано. Вернее вообще единственным перводомовцем, вышедшим из лагеря.
Кано посмотрел кузену в глаза. Только что он уже отвечал его отцу на примерно такой же вопрос. Вот только сейчас ответить было даже труднее. Но придётся.
- Его с нами нет, Финьо. - Голос и взгляд спокойные. Но это всего лишь маска, всего лишь видимость. Он не должен показывать, каково ему говорить сейчас это. Нельзя.
И даже им неизвестно, что теперь с братом. Одно только знают - жив. Но... Жизнь в плену... Не лучше ли смерть, чем такая жизнь...

Фингон
Только оттаявшие, ожившие вновь как земля по весне, эльфы выглядели крайне неважно, но даже сейчас сквозь эту скупую радость от окончания долгого пути, сквозь усталость и прочие тихие чувства просматривалась откровенная неприязнь. На вышедшего за ворота Маглора смотрели зло, с затаенной неприязнью. Не так давно тот, чьим песням в каждом доме нолдор был почет и слава, чьи мелодичные напевы грели душу, превратился в предателя и сына предателя. Фингон ощущал этот молчаливый укор, но сейчас его не взволновало бы даже войско Врага, явись он сюда под торжественное пение труб и шелест черных знамен. Если то и другое, конечно, у него было. О вражеском войске Финдекано не знал ничего, он едва узнал Арду, едва ожил после непроглядного холодного мрака, но так или иначе все это казалось ему не важным. Короткий ответ кузена был туманным.
- Что значит – нет?
Мысли формируются в слова раньше, чем нолдо успевает это осознать. Губы, обветренные и растрескавшиеся, плохо слушаются и немеют, отвергая попытки вести беседы. Нолофинфион не хочет делать поспешных выводов, равно как и осуждать кузенов, все же они – семья, они – кровные братья Маэдроса, нолдо, которому он доверился бы без оглядки раньше. А сейчас- что сейчас? – решить очень сложно, но глупое сердце наивно шепчет, что и сейчас – доверился бы. Фингон хотел бы порадоваться встрече с кузеном, но не может. Его сухой ответ на столь важный вопрос вынуждает быть жестче, пробуждает в глубине тьму и холод, не успевшие уйти далеко.
- Почему – нет? Что случилось? – Финдекано удобнее перехватывает ворот чужих одежд, наматывая на кулак, подтягивая ближе Макалаурэ, впиваясь внимательным взглядом ему в глаза, ожидая ответа. Мышцы неприятно ноют, не согревшиеся еще до конца, закостеневшие за дни пути, когда важным казалось только сжаться сильнее, удержать тепло, не остаться в снегах. Ноют, но слушаются. Фингон растерян сильнее, чем зол, но у него нет времени на долгие отступления и поэтические дифирамбы, а также трагические паузы. Он хочет ответ на свой вопрос сейчас, стараясь не торопить события и не травить себя ужасными образами, что против воли один за другим возникают в голове. В прочем, верить, что Майтимо просто внезапно не оказался в лагере, потому что выехал на охоту или тому подобное, тоже не приходилось. Кто-то касается плеча, Финдекано заметить не успевает, но хватку на чужих одеждах разжимает, отступая в сторону, не сводя взгляда. Позади него – нолдор, уставшие и встревоженные, и лишний раз волновать их не стоит. Их любопытные взгляды не кстати, но ждать, пока те разойдутся по своим делам, сил нет.
- Так что? – поторапливает он с ответом.

Макалаурэ
Менестрель чувствовал напряжение, разлитое вокруг. Ловил взгляды пришедших. Понимал, каково им, и что они сейчас могут думать о них, обитателях лагеря, и о нём конкретно. Он не спорил, не пытался доказывать обратного, не боялся этого неприятия. Чему быть, того не избежать. А он должен быть первым, быть вестником. Не смотря ни на что. Потому, внутренне напряжённый и скованный, внешне он старался быть спокойным и сдержанным. Не отвечать ни на взгляды, ни на шепотки, ни на отдельные, брошенные в пол голоса, слова-обвинения. Нельзя. Он не должен ни слабину дать, ни сорваться.
Взгляд не меняется. Только попытка высвободить ворот туники из цепкой хватки.
- Пусти. - Всё так же спокойно и ровно. Но по виду можно понять, что Кано отнюдь не в восторге от подобного действия кузена.
Взгляд на толпящихся вокруг нолдор, на их лица, на которых сейчас то ли непонимание, то ли злость, то ли и вовсе презрение. Нельзя сейчас и здесь всё рассказывать. Они все на взводе. Может случиться всякое.
- Пойдём. Не здесь. - Он кивнул в сторону ворот лагеря, приглашая тем самым идти за собой внутрь. Хорошо бы конечно и дяде всё рассказать более подробно, но он сейчас занят устройством своих верных и удержанием особо ретивых от совершения непоправимых ошибок. Потом уже видимо. Ну или Финдекано уже ему перескажет. Если конечно согласится пойти, а не
потребует рассказывать всё здесь для всех окруживших их нолдор.

Фингон
Фингон тихо выдыхает, проводит ладонью по волосам, отводя их за спину, оглядываясь на эльфов. – Пойдем, - Кивает в ответ на предложение отойти от лишних взглядов и ушей, но с места не сдвинулся. Выловил взглядом среди беспокойной толпы тех, кто был ближе. Позвал мыслью, тех, кого выбрал себе в сопровождающие, дождавшись, когда те окажутся рядом. Попросил отца не беспокоиться и отпустить, и только совершив все это, двинулся в сторону ворот, ведущих к лагерю. Десять – ровным тихим шагом рядом, с мечами у пояса и затаенным недоверием во взгляде, обращенным на каждого, кто не шел рядом сквозь льды. Финдекано не остерегается кузенов, хотя знает, что в запале те могут сотворить всякое. Что шутки и игры кончились, едва они покинули Тирион. Видел, насколько далеко безумие может увести тех, кого он звал семьей. Как оборачивается жажда получить желаемое кровавой бойней, окрасившей воду у гаваней по ту сторону моря.
Просто глупая вера, что его – не тронут, затаенное знание под корочкой льда на сердце, что принадлежащие к роду Феанора еще не настолько обезумели, чтобы… чтобы что? Против желания оправдать голос разума невольно напоминает о том, что было, и подсказывает, что нельзя лишний раз себя обнадеживать. Но и раньше времени черстветь, так и не поняв причину, тоже, поэтому Фингон просто ждет, когда Макалаурэ все объяснит. А объяснять придется многое. А сейчас, десять – чтобы остальные пришедшие следом не беспокоились, равно как и отец, чтобы обозначить границы доверия, которое вот-вот на исходе.
- Почему – ты? – тихо спрашивает Нолофинвион, следуя за кузеном в глубь, не забывая осматриваться по сторонам и помечать то, что важно: состояние лагеря, число верных. Против Маглора он ничего не имеет, напротив, после Майтимо тот определенно самый разумный из этой не славящейся дружелюбием и тягой к миролюбию семье, но все же. Где Феанор, где Майтимо, и что произошло здесь, пока они скитались меж ветров?

Макалаурэ
Он отметил и десять верных, идущих за ними, и то, как и они, и кузен осматривают лагерь. Не доверяют. Остерегаются. Верные Первого Дома уже успокоились, ну или это Морьо с Курво постарались, всех к порядку призвали и делами загрузили. Так что в лагере уже началась обычная дневная суета и деловитость. Нолдор спокойно уступают дорогу, только взглядами провожают. Удивлёнными скорее и неверящими, чем хоть чем-то схожими с теми, какие были у пришедших. Остальных феанариони не видно. И не удивительно, у них-то тоже дела есть. Да и ждут они все. Ждут того, что расскажет им Кано после того, как вернётся к ним.
А Макалаурэ упорно молчал до самого шатра, служащего ему домом. Там он делает знак верным, сопровождающим кузена, остаться снаружи, ибо места всем внутри попросту не хватит, да и незачем их там присутствие. Он в конце концов Финдекано убивать не собирается.
Свой меч менестрель оставил у входа, в специальной стойке. Теперь никто, даже на десять футов от лагеря, не отходил без оружия, хоть какого-нибудь. Кинжал прямо в ножнах отправился на сундук в дальнем конце. А Кано показал кузену на место у стола, где удобнее всего было вести разговор. Сам же стал возиться с завариванием квениласа, пользуясь этим действием как спасением от того, чтобы во время рассказа смотреть в лицо Финьо.
- Потому, что меня короновали. - Начал он рассказ с ответа на заданный ещё у ворот вопрос. - Отец погиб почти сразу, в первой битве, которую уже назвали Битвой под Звёздами. А немногим позже, когда мы уже встали здесь лагерем, Нельо попал в плен в Ангбанде.
Пока так. Он знает, что этим кратким ответом кузен не удовлетворится, но и рассказать всё сразу... Сложно. Слова будто застревают, царапают, не желают вырываться, складываться в рассказ. И взгляд не поднять. Он ведь так и не изжил, так и не успокоил ту боль, ту пустоту, что поселились в душе те тридцать лет назад.

Фингон
Десять остаются у входа в шатер, никак не выказывая недовольство сим фактом, потому что нельзя выказать того, чего нет. Все они понимают, что кузенам стоит поговорить наедине, что им не место внутри, и что разрезать тонкую ткань шатра острым лезвием и вломится внутрь, если что-то случится, много времени не займет. А пока верные остаются снаружи, делая вид, что все эти взгляды их не трогают. Фингон наблюдает за тем, как Маглор убирает меч в специальную подставку, и следует его примеру. Входит под покров, окидывая взглядом убранство, и молча принимает приглашение присесть, возвращая взгляд к Макалаурэ. Финдекано хотел бы поймать его взгляд, видеть, что находится за напускным равнодушием, но тот все время мельтешит и оказывается занят совершенно не важными сейчас делами.
Весть о смерти Феанаро почти не трогает его. Тщедушный предатель и убийца, безумный нолдо в битве с Врагом не по силам – вот кто ныне великий мастер для покинутой им части своего народа. Их вера в него угасла, когда запылали ярким заревом корабли.
Но промолчать, проигнорировать это известие, будет не правильным, и Нолофинвион все же скупо, но искренне, произносит: - Соболезную, - а после сразу отвлекается на другое, намного более важное для него известие. В голове против воли – хаос, нолдо встревожен судьбой друга и разочарован новостями. Он еще не знает, насколько суров Враг к пленникам, но знает, что надеяться на милосердие Моргота не приходится.
- Как это случилось? – теперь и Фингон отводит глаза, задумчиво изучая взглядом дерево стола. Не надо кузену знать, как сильно его задело услышанное. – Что вы намерены делать, чтобы помочь Нельо? – Финдекано тихо выдыхает, стараясь справится с собой и вихрем чувств внутри. Не этого он ждал от встречи с феанорингами.
Замечает взглядом карту, лежащую неподалеку, и без спроса подтягивает ветхую бумагу ближе, окидывая роспись лесов и гор взглядом. Раскладывает на столе, сдвигая все мешающее к краям, зажимая чем попадется под руку края, чтобы лежала прямо.
- Расскажи мне все, что сможешь. Чем детальнее – тем лучше. - Фингон устал, но понимание ситуации сейчас важнее. Пока отец занят заботами о народе, он должен разузнать о новом мире, и только после они будут решать, что именно им стоит делать дальше.

Макалаурэ
Вот теперь Кано впервые посмотрел на кузена прямо. И заговорил.
- Однажды к нам пришёл посланец Мелькора. Тот предлагал Майтимо встречу для переговоров. Условия были такими, что Нельо приходит один и без оружия, а Мелькор в ходе этих переговоров отдаёт ему один из Камней. Майтимо долго отговаривали от этой затеи, ведь все понимали, что это всего лишь ловушка. Но он не мог не пойти. Впрочем, за ним последовал отряд воинов. Но, как мы и думали, это была ловушка. Мелькор пришёл тоже не один. В итоге оттуда никто не вернулся... А потом к воротам лагеря вновь пришёл посланец Мелькора. Теперь уже он говорил о том, что Майтимо у них в плену. И если мы хотим получить его обратно, должны уйти отсюда на дальний юг и забыть о войне, сидя там так тихо, чтобы Мелькор забыл о нашем существовании. Общим нашим решением стал отказ. Мы остались здесь и продолжаем медленно, но верно готовиться к войне с Ангбандом. А Север уже тридцать лет молчит. - Менестрель замолк и опустил голову, закусив губу. Но потом всё же добавил тихо и как-то обречённо-печально. - И это решение посланнику озвучил я...
Теперь он ожидал любой реакции. Потому, что предсказать её у втородомовца попросту не мог.
А вот дальше. Кузена заинтересовала карта этих земель. Неполная конечно, на ней было слишком много белых пятен, да и недалеко пока земли были прорисованы подробно. Где-то просто схематичные обоначения или просто пустое пространство. Нолдор знали местность далеко не всю, а потому и карта была не совершенна.
- Тебе о жизни здесь или просто о Белерианде? - Уточнил Макалаурэ на всякий случай. Для себя он уже кое-что решил относительно внезапно появившихся поблизости родичей. Останется только осуществить это. И избежать неприятных
последствий. Хотя, не сделав этого вообще, они рискуют заиметь ещё более серьёзные неприятности. Вплоть до войны не с Ангбандом, а с родичами, когда те немного в себя придут после перехода.
Всё. Пока на этом встали.